Час поэзии «Я встретил Вас – и все былое…» по творчеству
Ф. Тютчева.
Цель: расширить представление учащихся о любовной лирике поэта, о богатстве ее выразительных средств, о своеобразии поэтического дарования поэта;
Всем вам знакомы такие стихотворения Тютчева:
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
Гремят раскаты молодые!
Вот дождик брызнул, пыль летит...
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит...
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера...
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
Но сегодня я хочу показать вам немного другого Тютчева. Вся жизнь которого в его стихах, где немало прекрасных страниц о любви. Любовная лирика открывает нам внутренний мир поэта, глубину его чувств, тот особый мир, который вдохновлял поэта на создание стихотворений. Но для начала немного фактов из биографии поэта. (слайды – родители, Федор в детстве).
Еще дома Тютчев получил блестящее образование, и в этом большая заслуга его учителя и наставника, знаменитого Семена Егоровича Раича (1792 – 1855) – поэта и переводчика. Учитель был всего на 11 лет старше своего ученика, между ними быстро возникли взаимная симпатия и уважение, и они стали товарищами. Благодаря Раичу Тютчев уже в 14 лет переводил Горация, Шекспира, Гёте, хорошо узнал и полюбил Державина.
В 15 лет Федор Тютчев был избран сотрудником Общества любителей российской словесности. А через год он поступил на словесное отделение Московского университета, по окончании которого, в день своего 18-летия, получил степень кандидата словесных наук.
После этого Тютчев поехал в Петербург, поступил на службу в Государственную коллегию иностранных дел и вскоре – усилиями богатого и влиятельного родственника получил место сверхштатного чиновника русской дипломатической миссии в Баварии. 11 июня 1822 года он отправился в Мюнхен. Где и прошла большая часть жизни поэта.
В Мюнхене он скоро стал заметен в придворном, светском, дипломатическом кругу. Мюнхенский период – пора и сердечных увлечений, первой любви Тютчева.
Вскоре после приезда в столицу Баварии Тютчев влюбился в совсем ещё юную (14 лет) графиню Амалию фон Лерхенфельд (слайд). Они познакомились во второй половине 1823 года, когда двадцатилетний Фёдор Тютчев уже освоил свои немногочисленные служебные обязанности и стал чаще появляться в свете. Пятью годами моложе его была Амалия Лерхенфельд. Пятнадцатилетняя красавица взяла под своё покровительство превосходно воспитанного, чуть застенчивого русского дипломата.
Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.
И на холму, там где, белея,
Руина замка вдаль глядит,
Стояла ты, младая фея,
На мглистый опершись гранит,
Ногой младенческой касаясь
Обломков груды вековой;
И солнце медлило, прощаясь
С холмом, и замком, и тобой.
И ветер тихий мимолётом
Твоей одеждою играл
И с диких яблонь цвет за цветом
На плечи юные свевал.
Ты беззаботно вдаль глядела…
Край неба дымно гас в лучах;
День догорал; звучнее пела
Река в померкших берегах.
И ты с веселостью беспечной
Счастливый провожала день;
И сладко жизни быстротечной
Над нами пролетала тень.
За год знакомства Федора Ивановича с Амалией Максимилиановной, того самого «времени золотого», Тютчев был настолько очарован своей юной избранницей, что стал всерьез подумывать о женитьбе. Графиня в свои шестнадцать лет выглядела очаровательной, у неё было множество поклонников,
что, видимо, вызывало ревность поэта. В числе её поклонников оказался и барон Александр Крюденер, секретарь посольства, товарищ Тютчева. Набравшись смелости, Федор Иванович решился просить руки Амалии. Но русский дворянин показался её родителям не такой уж выгодной партией для их дочери, и они предпочли ему барона Крюденера.
По настоянию родителей Амалия, несмотря на нежные чувства, которые она питала к Тютчеву, всё же дала согласие на брак с Крюденером. Юный дипломат был совершенно убит горем.
Неизвестно, пожалела ли потом Амалия Максимилиановна о своём замужестве, но дружеские чувства к поэту сохранила и при каждом удобном случае оказывала Федору Ивановичу любую, хоть маленькую услугу.
И все-таки судьба ещё дважды подарила им дружеские свидания, ставшие достойным эпилогом их многолетней привязанности. В июле 1870 года Федор Иванович лечился в Карлсбад. В это время сюда на целебные воды съезжалась европейская и русская знать, многие были знакомы Тютчеву. Но самой радостной для него стала встреча с Амалией Максимилиановной, которая с мужем также приехала на лечение.
Прогулки с пожилой, но всё ещё сохранившей привлекательность графиней вдохновили поэта на одно из самых прекрасных его стихотворений. 26 июля, возвратившись в гостиницу после прогулки, он написал стихотворное признание:
Я встретил вас – и всё былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое –
И сердцу стало так тепло…
Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, -
Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты…
Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне, -
И вот – слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне…
Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, -
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..
Последняя их встреча произошла 31 марта 1873 года, когда у своей постели уже разбитый параличом поэт вдруг увидел Амалию Максимилиановну. Лицо его сразу просветлело, в глазах показались слезы. Он долго молча на неё смотрел, не произнося от волнения ни слова. А на следующий день Федор
Иванович дрожащей рукой написал несколько слов дочери Дарье: «Вчера я испытал минуту жгучего волнения вследствие моего свидания с графиней Адлерберг, моей доброй Амалией Крюденер, которая пожелала в последний раз повидать меня на этом свете и приезжала проститься со мной. В её лице прошлое лучших моих лет явилось дать мне прощальный поцелуй». Амалия пережила Тютчева на пятнадцать лет. Амалия Лерхенфельд и Федор Тютчев смогли пронести свою любовь через всю жизнь. Это было настоящее чувство.
Но вернемся обратно.
Однако все, кто знал о любви поэта к Амалии, были несказанно изумлены, когда буквально через 2 месяца, 21 февраля 1826 года, Тютчев тайно обвенчался с Элеонорой Петерсон (слайд).
Такой странный и поспешный поступок объясняли тем, что Тютчев действовал необдуманно, лихорадочно, стараясь избавиться от страданий, причиненных замужеством Амалии...
Может быть, это было так, но правда и то, что вскоре он сумел полюбить Элеонору и оценить ее скромное достоинство; она стала для Тютчева другом и, как всегда, когда он любил, – источником вдохновения.
Она — вдова, у нее четверо сыновей в возрасте от одного до семи лет, но их роман свеж и страстен. Сказать, что Элеонора любила Тютчева – ничего не сказать, она его боготворила. Более того, избранница Тютчева была старше его на четыре года, поэтому венчание решили провести тайно. Тютчев прожил с Элеонорой 12 лет. От этого союза у него родились три дочери: Анна, Дарья, Екатерина. В Мюнхене Элеонора сумела создать уютный и гостеприимный дом, несмотря на то что при очень скромном жалованье Тютчева и сравнительно небольшой денежной помощи его родителей ей едва удавалось сводить концы с концами. На долю семьи Тютчева выпало жестокое испытание. В мае 1838 года произошла трагедия. На пароходе «Николай I», на котором плыли в Турин жена и 3 детей Тютчева, возник страшный пожар. Элеонора мужественно перенесла и сумела спасти детей. Но нервное напряжение было велико, и спустя некоторое время Элеонора умирает. По семейному преданию, Тютчев, проведя ночь у гроба первой жены, поседел от горя. Через 30 с лишним лет, в стихотворении «В часы, когда бывает...», Тютчев сравнивал любовь к нему жены с солнечным лучом, озарившим стены комнаты:
В часы, когда бывает
Так тяжко на груди,
И сердце изнывает,
И тьма лишь впереди;
Без сил и без движенья,
Мы так удручены,
Что даже утешенья
Друзей нам не смешны,
Вдруг солнца луч приветный!
Войдет украдкой к нам
И брызнет огнецветной
Струею, по стенам;
И с тверди благосклонной,
С лазуревых высот
Вдруг воздух благовонный
В окно на нас пахнет...
Уроков и советов
Они нам не несут,
И от судьбы наветов
Они нас не спасут.
Но силу их мы чуем,
Их слышим благодать,
И меньше мы тоскуем,
И легче нам дышать...
Так мило-благодатна,
Воздушна и светла
Душе моей стократно
Любовь твоя была.
Смерть жены страшно потрясла поэта. В воспоминаниях дочери поэта Анны Федоровны сохранился рассказ отца. Беседуя с дочерью, он вспоминал: «... А ведь я был молод! Как все было молодо тогда, и свежо и прекрасно! А теперь это лишь сон. И она так же, она, которая была для меня жизнью - больше, чем сон! Исчезнувшая тень. А я считал ее настолько необходимой дня моего существования, что жить без нее мне казалось невозможным, все равно как жить без головы на плечах... Существо, которое любил, знал лучше себя самого, которое было твоей жизнью и твоим счастьем - женщина, которую видел молодой, прекрасной и любящей, - и вдруг мертва...»
Поэт долго не мог забыть свою Элеонору. Даже 10 лет спустя, в одну из грустных минут, у него вырывается выстраданное поэтическое признание.
В Стихотворении «Еще томлюсь тоской желаний...»
Ещё томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой,
И в сумраке воспоминаний
Ещё ловлю я образ твой...
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда...
Хотелось бы отметить, что, будучи еще при жизни Элеоноры Тютчев познакомился с Эрнестиной Дернберг (слайд).
В Эрнестине поэт нашел, помимо красоты, ума, блестящей образованности, глубокую духовную близость. Она совершенно затмевала милую и обаятельную, по общему признанию, но неяркую Элеонору...
Есть основания думать, что весной 1836 года роман Тютчева получил некоторую огласку. В явной связи с этим Элеонора Федоровна даже пыталась покончить с собой.
Тютчев легко влюблялся и способен был любить двух женщин одновременно – наверное, по-разному, но одинаково глубоко. Трудно найти человека, которого любовь захватывала и потрясала в такой же степени, как Тютчева: он отдавался ей всей полнотой своего существа.
Через два года, после смерти первой жены, поэт женится на Эрнестине Дернберг, которая удочерила его дочерей. В последствии Эрнестина родит Тютчеву ещё двух сыновей: Дмитрия и Ивана. Вторая женитьба стоила Тютчеву карьеры - для венчания поэт был вынужден самовольно выехать в Швейцарию, что было строжайше запрещено. Тютчев подал в отставку и снова переехал в Мюнхен, где прожил еще пять лет, настойчиво пытаясь вернуться на службу в Министерство.
" Люблю глаза твои, мой друг
С игрой их пламенно- чудесной,
Когда их преподымешь вдруг,
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг.
Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.
Многое осталось скрытым в истории отношений Тютчева с Эрн. Дюрнберг. Она уничтожила переписку поэта с нею. Но и то, что уцелело в виде загадочных дат под сухими цветами альбома-гербария, постоянного спутника жизни Эрн.Дюрнберг, в виде глухих отголосков писем и дневников немногих свидетелей интимной жизни поэта, наконец, - в некоторых стихах поэта -свидетельствует о том, что это была та самая «роковая» страсть, которая, по словам Тютчева, «потрясает существование и в конце концов губит его». Этой любви поэт посвящает Стихотворение «С какою негою, с какой тоской влюбленной».
С какою негою, с какой тоской влюбленный
Твой взор, твой страстный взор изнемогал на нем!
Бессмысленно-нема... нема, как опаленный
Небесной молнии огнем,—
Вдруг от избытка чувств, от полноты сердечной,
Вся трепет, вся в слезах, ты повергалась ниц...
Но скоро добрый сон, младенчески беспечный,
Сходил на шелк твоих ресниц —
И на руки к нему глава твоя склонялась,
И, матери нежней, тебя лелеял он...
Стон замирал в устах... дыханье уравнялось —
И тих и сладок был твой сон.
А днесь... О, если бы тогда тебе приснилось,
Что будущность для нас обоих берегла...
Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась —
Иль в сон иной бы перешла.
Еще одно из стих-й, посвящ. жене «Не знаю я, коснется ль благодать...» он незаметно вложил в ее альбом-гербарий, и оно было найдено Эрнестиной Федоровной лишь четверть века спустя, через 2 года после смерти поэта. Что чувствовала пожилая одинокая женщина в этот миг, когда разбирала милые сердцу строки?
Причуды судьбы определили, что именно новое чувство и ответная любовь Эрнестины помогла Тютчеву пережить боль утраты. Она стала нежной матерью осиротевшим дочерям Фёдора Ивановича и вскоре, как он сказал, «моя коллекция барышень обогатилась ещё девочкой» - родилась дочь Мария. А затем и сыновья – Дмитрий и Иван.
Когда Федору Ивановичу было 47 лет, началось любовное увлечение, обогатившее русскую поэзию бессмертным лирическим циклом. «Денисьевский цикл» - вершина любовной лирики Тютчева. 24-летняя Елена Александровна Денисьева училась в Смольском институте с дочерьми Федора Ивановича от первого брака. Они полюбили друг друга (слайд), но в глазах той части петербургского общества, к которой принадлежали Тютчев и Денисьева, любовь их приобрела интерес светского скандала. При этом жестокие обвинения пали исключительно на Денисьеву. Перед ней навсегда закрылись двери тех домов, где прежде она была желанной гостьей. Отец от нее отрекся. Ее тетя вынуждена была оставить свое место в Смольном институте и вместе с племянницей переселиться на частную квартиру.
* * *
Чему молилась ты с любовью,
Что, как святыню, берегла,
Судьба людскому суесловыо
На поруганье предала.
Толпа вошла, толпа вломилась
В святилище души твоей,
И ты невольно устыдилась
И тайн и жертв, доступных ей.
Ах, если бы живые крылья
Души, парящей над толпой,
Ее спасали от насилья
Бессмертной: пошлости людской!
Следующее стихотворение, написанное в «денисьевский
период», принадлежит к числу шедевров русской лирики. Это стихотворение
проникнуто желанием остановить «чудное мгновенье». Это заклинание,
обращенное к всемогущей судьбе с просьбой продлить очарование предзакатной
любви.
ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй, прощальный свет .
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье,—
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность...
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство, и безнадежность.
Любовь Тютчева к Денисьевой продолжалась в течение 14 лет, до самой ее смерти. У них было трое детей. Все они по настоянию матери записывались в метрические книги под фамилией Тютчевых, что, однако, не снимало с них «незаконности» их происхождения и не давало им никаких гражданских прав, связанных с сословной принадлежностью отца.
Тютчев, будучи женатым на Эрнестине Дернберг и имея от неё троих детей, не считал себя вправе разорвать узы законного брака, к тому же он по-своему любил жену благодарной любовью поэта и очень дорожил её чувствами к себе. Но самые тяжелые испытания выпали все же на долю Денисьевой. Быть отвергнутой обществом и родным отцом, подвергнутой жесточайшим обвинениям – эту горькую
чашу бедной женщине пришлось испить до дна.
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей.
Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя...
Год не прошел — спроси и сведай,
Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горячей влагою своей.
Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески-живой?
И что ж теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья...
Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,
Очарование ушло...
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья,
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!
О, как убийственно мы любим!
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!..
Не раз ты слышала признанье:
«Не стою и любви твоей».
Пускай мое она созданье —
Но как я беден перед ней...
Перед любовию твоею
Мне больно вспомнить о себе-
Стою, молчу, благоговею
И поклоняюся тебе...
Когда порой так умиленно,
С такою верой и мольбой
Невольно клонишь ты колено
Пред колыбелью дорогой,
Где спит она — твое рожденье -
Твой безымянный херувим,—
Пойми ж и ты мое смиренье
Пред сердцем любящим твоим.
* * *
Сияет солнце, воды блещут,
На всем улыбка, жизнь во всем,
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.
Поют деревья, блещут воды,
Любовью воздух растворен,
И мир, цветущий мир природы,
Избытком жизни упоен.
Но и в избытке упоенья
Нет упоения сильней
Одной улыбки умиленья
Измученной души твоей...
Под влиянием двусмысленного положения в свете в Елене Александровне развились раздражительность, вспыльчивость. Всё это ускорило ход её болезни (чахотка) и в 1864 году она умирает в возрасте 38 лет. Через 2 месяца после ее смерти Тютчев пишет Георгиевскому: «Не живется, мой друг... Гноится рана, не заживает. Будь это малодушие, будь это бессилие, мне все равно. Только при ней и для нее я был личностью, только в ее любви, в ее беспредельной ко мне любви я осознавал себя. Теперь я что-то бессмысленное...
Я очи знал, — о, эти очи!
Как я любил их, — знает бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог.
В непостижимом этом взоре,
Жизнь обнажающем до дна.
Такое слышалося горе,
Такая страсти глубина!
Дышал он грустный, углубленный
В тени ресниц ее густой,
Как наслажденье утомленный
И, как страданье, роковой.
И в эти чудные мгновенья
Ни разу мне не довелось
С ним повстречаться без волненья
И любоваться им без слез.
Любить и заставлять страдать – удел Тютчева.
Как-то он застал жену сидящей на полу, с глазами, полными слёз. Вокруг
были разбросаны письма, которые они писали друг другу. Почти машинально она
брала их из пачек одно за одним, пробегала глазами дорогие её памяти строки
любви и признаний и также машинально, словно механическая заведенная кукла,
бросала в огонь камина тонкие, пожелтевшие листки.
Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…
О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
О, сколько горестных минут.
Любви и радости убитой!..
Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени, -
И страшно грустно стало мне.
Как от присущей милой тени.
Тринадцать лет назад, когда вся эта история только началась, он написал жене
искреннее, пронизанное душевной мукой письмо: «Ах, насколько ты лучше меня,
насколько выше! Сколько достоинства и серьезности в твоей любви, и каким
мелким и жалким я чувствую себя рядом с тобой!.. Увы, это так, и я вынужден
признать, что хотя бы ты и любишь меня в четыре раза меньше, чем прежде, ты
все же любишь меня в 10 раз больше, чем я того стою. Чем дальше, тем больше
я падаю в собственном мнении, и когда все увидят меня таким, каким я вижу
самого себя, то дело моё будет кончено.
А в следующем стихотворении перевоплощение поэта, написавшего стихи как бы от лица возлюбленной с резким осуждением себя (не про все стихи можно точно сказать, кому они посвящены – жене или Денисьевой.)
Не говори: меня он, как и прежде, любит,
Мной, как и прежде, дорожит...
О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,
Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.
То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,
Увлечена, в душе уязвлена,
Я стражду, не живу... им, им одним живу я
Но эта жизнь!.. О, как горька она!
Он мерит воздух мне так бережно и скудно...
Не мерят так и лютому врагу...
Ох, я дышу еще болезненно и трудно,
Могу дышать, но жить уж не могу.
А следующее — словно бы ответ. Возникает драматический диалог в лирике.
* * *
О, не тревожь меня укорой справедливой!
Поверь, из нас из двух завидней часть твоя:
Ты любишь искренно и пламенно, а я —
Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.
И, жалкий чародей, перед волшебным миром,
Мной созданным самим, без веры я стою —
И самого себя, краснея, сознаю
Живой души твоей безжизненным кумиром.
К N.N.(Ты любишь...)
Ты любишь, ты притворствовать умеешь, —
Когда в толпе, украдкой от людей,
Моя нога касается твоей —
Ты мне ответ даешь — и не краснеешь!
Все тот же вид рассеянный, бездушный,
Движенье персей, взор, улыбка та ж...
Меж тем твой муж, сей ненавистный страж,
Любуется твоей красой послушной.
Благодаря и людям, и судьбе,
Ты тайным радостям узнала цену,
Узнала свет: он ставит нам в измену
Все радости... Измена льстит тебе.
Стыдливости румянец невозвратный
Он улетел с твоих младых ланит —
Так с юных роз Авроры луч бежит
С их чистою душою ароматной.
Но так и быть! в палящий летний зной
Лестней для чувств. приманчивей для взгляда
Смотреть в тени, как в кисти винограда
Сверкает кровь сквозь зелени густой.
Mobile comme l 'onde
Ты. волна моя морская,
Своенравная волна,
Как, покоясь иль играя,
Чудной жизни ты полна!
Ты на солнце ли смеешься,
Отражая неба свод,
Иль мятешься ты и бьешься
В одичалой бездне вол, —
Сладок мне твой тихий шепот,
Полный ласки и любви;
Внятен мне и буйный ропот,
Стоны вещие твои.
Будь же ты в стихии бурной
То угрюма, то светла,
Но в ночи твоей лазурной
Сбереги, что ты взяла.
Не кольцо, как дар заветный,
В зыбь твою я опустил,
И не камень самоцветный
Я в тебе похоронил.
Нет — в минуту роковую,
Тайной прелестью влеком,
Душу, душу я живую
Схоронил на дне твоем.
Как нас ни угнетай разлука,
Не покоряемся мы ей-
Для сердца есть другая мука,
Невыносимей и больней.
Пора разлуки миновала,
И от нее в руках у нас
Одно осталось покрывало,
Полупрозрачное для глаз.
И знаем мы: под этой дымкой
Все то, по чем душа болит,
Какой-то странной невидимкой
От нас таится - и молчит.
Где цель подобных искушений?
Душа невольно смущена,
И в колесе недоумений
Вертится нехотя она.
Пора разлуки миновала,
И мы не смеем, в добрый час,
Задеть и сдернуть покрывало,
Столь ненавистное для нас!
Пребывание за границей не излечило Тютчева от того «душевного увечья», которое было нанесено ему смертью Денисьевой, и не вывело его из состояния «страшного одиночества».
В начале декабря 1872 года поэт утратил свободу движения левой рукой и ощутил резкое ухудшение зрения; его начали одолевать мучительные головные боли.
19 мая 1873 года Тютчева перевезли на дачу в Царское Село. Он начал передвигаться, хотя и с помощью посторонних. Но 11 июня последовал второй удар. Окружающие с минуты на минуту ожидали его смерти. Однако он пришел в себя и спросил еле слышным голосом: «Какие последние политические известия?»
Тютчев прожил еще немногим более месяца. О его безнадежном состоянии свидетельствовало то, что теперь он утратил потребность в обществе и почти все время был погружен в молчание. Редкие и короткие ответы его на вопросы врачей и близких отличались, впрочем, прежним остроумием. Один раз, как бы вновь желая вызвать в себе привычное ощущение жизни, он неожиданно попросил на французском языке: «Сделайте так, чтобы я немного почувствовал жизнь вокруг себя».
Федор Иванович Тютчев умер ранним утром 15 июля 1873 года. 18 июля гроб с телом поэта был перевезен из
Царского Села в Петербург и захоронен на кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря...
Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.
И увядание земное
Цветов не тронет неземных,
И от полуденного зноя
Роса не высохнет на них.
И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живет,
Не всё, что здесь цвело, увянет,
Не всё, что было здесь, пройдет!
Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя, страдать.
Чужие врачевать недуги
Своим страданием умел,
Кто душу положил за други
И до конца всё претерпел.
Ф.И. Тютчев на протяжении всей своей жизни любил нескольких женщин.
Любил их глубоко, возвышенно, искренне. Чувства поэта к каждой возлюбленной
были неподдельными. Им часто сопутствовало страдание. Но они внесли в жизнь
поэта необычайную глубину, страстность, беззаветность. Не было бы этих
женщин, не было бы и замечательных стихов, в которых поэт обнажил свою
душу, приоткрыл тайну прекрасного чувства – любви.
Ссылка для скачивания презентации https://cloud.mail.ru/public/KHYb/4JEimhNBE
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ
Любовь, любовь — гласит преданье
Союз души с душой родной —
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И... поединок роковой...
И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец...
В разлуке есть высокое значенье:
Как ни люби, хоть день один, хоть век,
Любовь есть сон, а сон — одно мгновенье,
И рано ль, поздно ль пробужденье,
А должен наконец проснуться человек...
Все что сберечь мне удалось,
Надежды, веры и любви,
В одну молитву все слилось:
Переживи, переживи!
