Ранняя история Юзовки
пт, 14/08/2009 - 20:57 | Thames
Отправить эл. почтой
Дмитрий КОРНИЛОВ
Теодор Фридгут, профессор славистики Иерусалимского университета, свое солидное исследование начал с того, что заявил: “Эти тома появились почти случайно”.
Он размышлял над темой своего будущего исследования. Хотелось ему написать политическую биографию Хрущева. И интересно, и поучительно - таким образом можно было понять “мир, сформировавший современное Советское руководство”.
Но в течение нескольких месяцев, по его словам, на первый план вышла “грязная и мрачная” Юзовка, город, в котором вырос Хрущев. История нашего города буквально завладела умом израильского профессора. И вместо биографии “буйного аппаратчика” (здесь и далее в кавычках мы используем выражения самого профессора Фридгута) он решил написать “биографию Юзовки”.
Пожалуй, пока что другой такой книги во всем мире нет. Это единственная, насколько нам известно, монография, вышедшая на Западе, которая целиком и полностью посвящена истории нашего края, а именно ранней истории Юзовки, то есть Донецка. Причем, что особенно приятно, эта книга весьма солидно издана: не как-нибудь, а в двух толстых томах в известном научном центре Принстоне (США) в рамках авторитетной программы исследований института Гарримана.
Сразу извинимся перед определенной категорией населения, ежели ей покажется несколько крамольным название первого тома: “Юзовка и революция. Жизнь и труд в российском Донбассе, 1869 - 1924”. Ну что взять с профессора в Иерусалиме? Тем более что том появился на свет в 1989 году до перетряски 1991-го. Трогательно посвящение к этому тому: “Дару предвидения Джона Хьюза (Юза) и сотням тысяч рабочим Донбасса, чьи труд и кровь сделали это предвидение реальностью”.
Правда, второй том вышел уже после известных геополитических изменений на карте мира, в 1994-ом, однако автор название принципиально менять не стал. Второй том озаглавлен “Политика и революция в российском Донбассе” и посвящен уже “Юзовской семье, разбросанной по всему миру, и трудолюбивым долготерпеливым жителям Донецка”. В 1994-ом было уже не до победных фанфар.
Нельзя сказать, что книгу Фридгута совершенно не знают донецкие историки, но мало кто из них видел оба тома, не говоря уж о том, чтобы их читать - на русский книга не переводилась. Кто-то заказал себе перевод отдельных нужных глав, кто-то сам просмотрел содержание, насколько позволили познания в английском. Трудно было даже достать сами книги, ведь такие специальные издания выходят традиционно небольшим тиражом.
Второй том мне подарил Анатоль Ливен, потомок того самого помещика, у которого Юз купил земли для завода. А полную копию первого тома я привез из Будапешта. Трудно сказать, у кого из донецких историков есть книга полностью. Возможно, у тех, кто контактировал непосредственно с самим профессором Фридгутом. В период работы над книгой, в конце 80-х и в начале 90-х он посещал наш край.
Некоторые ученые полагают, что историографические достоинства книги не очень велики. Но помимо того, что Фридгут познакомил Западного читателя с Юзовкой, его заслуга в том, что он собрал и обработал огромный фактический материал о ранней истории Донецка, разбросанный по многим статьям и книгам.
В этом плане книга Фридгута может быть интересна любому из читателей “ДК”. Конечно, мы не можем (и не имеем права) осуществить и тем более опубликовать перевод всей книги. Однако познакомить нашего читателя с некоторыми наблюдениями и выводами ученого-историка мы можем.
В любом случае, историю родного края надо знать. Пожалуй, нигде в России нет такого места, где бы столь же мало ценили и знали свою историю, как в Донбассе. И зря...
Кто жил в Юзовке?
Весьма интересными являются данные Т. Фридгута об этническом и социальном составе населения Юзовки. Вопрос представляет отнюдь не чисто научный академический интерес. Об этом - осознавая сей факт или нет - часто говорят многие политики, политологи и рядовые граждане нашего города, поскольку в конечном итоге именно это определяет сейчас многие аспекты нашей сегодняшней жизни.
По мнению самого Фридгута, вопрос об этнической композиции Юзовки является “составной частью общественно-политического постижения Донбасса”.
Уже на первых страницах предисловия Фридгут выдвигает свой основной тезис в этом плане.
“Донбасс не был густо населен. Шахтные и фабричные поселки развивались в основном в местах, в которых не было до этого никаких социальных структур и институтов... Британские хозяева Юзовки управляли русскими рабочими, которых обслуживали еврейские ремесленники и торговцы. Все эти группы населения были окружены украинскими крестьянами, которые не были расположены участвовать в индустриализации региона”.
Что касается иностранцев в целом (не только англичан), то их доля в населении края (от себя добавим, что и роль в его освоении) часто преувеличивается, на что обращает внимание и сам Фридгут. Он приводит весьма показательный пример. Осенью 1860 года группа из пяти сотен вестфальских горняков с семьями высадилась в степи под Новочеркасском. Одетые в праздничные костюмы, с развевающимися знаменами, в сопровождении собственного оркестра, они начали марш в сторону Грушевска, где они намеревались начать работу на “образцовых” антрацитовых шахтах.
Когда немцы увидели землянки, в которых им предстояло жить, и полуоткрытые шахты с оборудованием, которое приводили в движение лошади, они отказались работать, объявили нечто вроде “классической европейской забастовки”, призвали на помощь консула, после чего большинство “колонизаторов” убыло на родину.
Вместе с Юзом из Англии прибыли около 70 опытных рабочих. Промышленник платил им по 80 рублей в месяц, невиданные, по тем временам, деньги. Но после первой же суровой зимы, в распоряжении Юза из этих 70 человек осталось лишь трое.
В 1884 году в Юзовке жило 300 человек иностранцев. Всего население Юзовки в тот год первой переписи составляло 5494 человека. Даже, если брать сферу управления, то и в ней иностранцы (при всем том, что их здесь было гораздо больше, чем в других районах России, не считая столиц) не играли первой скрипки. В том же году в составе администрации шахт Славяносербского уезда иностранцы составляли лишь 5,6%. На шахтах Бахмутского уезда было 27 иностранных семей с общим числом 76 человек.
Кто же, по мнению Фридгута, составлял большинство населения Донбасса?
“Русская деревня в конечном итоге оказалась тем основным источником, который предоставил человеческие ресурсы для концентрации пролетариата, по размерам уступающей лишь центральным российским промышленным регионам вокруг Москвы и Санкт-Петербурга, - пишет Фридгут.
Из 451 человека, занятого у Юза в июне 1871 года, “подавляющее большинство было русскими, происходившими из Смоленской, Тульской и Курской губерний”, - пишет Фридгут со ссылкой на отчет комиссии Зеленцева, Летуновского и Ройлякова. - Местное население не расположено участвовать в фабричном труде”.
Буквально в первой же главе Фридгут объясняет “и столь вызывающее” название: “Хотя географически Донбасс находится на Украине, украинское население региона играло исключительно маргинальную и по большей части реактивную роль в его истории. Для украинского крестьянина индустриальный труд был иностранным образом жизни, привнесенным иностранным вторжением”.
Сам Юз, похоже, совершенно не ожидал такой реакции местного населения. Людей в этом крае и так было мало. Но и они работать на заводе и шахтах не желали. Особенно трудно приходилось, если лето выдавалось урожайным. Все это Юз объяснял 15 октября 1874 года в письме к тогдашнему министру госимуществ России Петру Валуеву, тому самому, что “отличился” своим знаменитым указом. “Минувшим летом. - писал Валуеву Юз, - наши рабочие места почти полностью опустели”.
Понятно, почему десять лет спустя, в 1884 году из 5,5 тысяч человек, живших в Юзовке, лишь одна четверть родилась в Екатеринославской губернии. Почти 16% населения было родом из Бахмутского уезда, то есть того самого уезда, куда административно входила Юзовка. Две трети остальных жителей прибыли из центра и северо-запада России.
Надо заметить, что у нас в последнее время стало традиционным несколько своеобразно трактовать роль тех или иных этнических групп в освоении края. Когда в конце 80-х - начале 90-х годов нашего столетия понадобилось усиленно пропагандировать взгляды украинского национализма, вполне добровольно взвалила на себя эту неприглядную обязанность местная комсомольская газетенка. Частенько выступавший на ее страницах небезызвестный пан Лаврив, историк, он, по всему видать, не без удовольствия рассказывал о каком-то занятном эпизоде с поселением на месте Украинской линии российских государевых однодворцев и экономических крестьян. По его словам, “большинство колонистов не могла приспособиться к климатическим и природным условиям Бахмутского уезда и сбежало”.
Проработав большое количество источников, Фридгут свел воедино данные об этническом составе Юзовке на протяжении четырех первых десятилетий ее истории - с 1884 по 1923 год. Надо сказать, работа эта была нелегкая. Отнюдь не все материалы того бурного времени сохранились. Отнюдь не все, что нас интересует сейчас, записывалось в то время. В частности, до 1917 года во время переписей особая национальная идентичность украинцев не фиксировалась. Они все записывались как русские, православные. Поэтому на графике, который мы составили по данным, собранным профессором Фридгутом, количество украинцев, живших в Юзовке до 1917 года не отмечено.
Весьма любопытны данные о том, кто жил в Юзовке в 1917 году. Тогда был записан каждый человек. Эти данные мы привели во второй диаграмме (См. в начале статьи). В числе других были зафиксированы: равное количество татар и греков (по 334 человека), 297 литовцев, 130 казаков, 101 англичанин, 96 цыган, 86 латышей, 70 немцев, 50 австрийцев, 41 перс, 39 чехов, 31 грузин, 23 болгарина, 19 испанцев, по 13 человек итальянцев и французов, 12 китайцев, по 6 человек швейцарцев и курдов, 5 турок, 4 словенца, 3 серба почему-то только 2 молдаванина, 2 чуваша, 2 караима и по одному чеченцу и словаку.
О евреях и украинцах, которые составляли самые большие общины в Юзовке после русских - основного населения края - Фридгут написал отдельные главы, куда включил большое число материалов. Кое-какие из них могут показаться сенсационными. Но об этом в другой статье.
Юзовка и евреи
1. Чем занимались евреи.
Начиная с середины 1880-х годов, пишет Фридгут, не только в Юзовке, но и во всем Донбассе еврейская община составляла от 15 до 25 процентов населения разных местностей. Но евреи практически не были связаны с шахтами и заводами. Те немногие евреи, которые работали в горной промышленности, в основном были администраторами, бухгалтерами или кладовщиками. "Сборник статистических сведений по Екатеринославской губернии" объясняет это просто: квалифицированный или неквалифицированный труд евреям не нравился. Однако (также как и поляки), продолжает Фридгут, евреи были полезны предпринимателям в роли управляющих. Они хорошо были знакомы с языком, нравами и обычаями русских рабочих, но в то же время, считались чужаками, а потому капиталист мог чаще всего быть уверен, что евреи не объединятся против него вместе с рабочими.
Землей в Донбассе евреи владеть не могли. Чтобы заняться угледобычей, они должны были либо взять шахту в аренду, либо найти партнера не-еврея, который владел бы участком, пригодным для строительства шахты.
Но, несмотря на все эти препоны, евреев все чаще можно было найти среди горных учебных заведений Юга России, они играли все более заметную роль в организациях горнопромышленников, еврейские фамилии все чаще мелькали в списках горных инженеров.
Тем не менее, общая картина оставалась прежней: в основном евреи в Донбассе оставались ремесленниками и торговцами, выделяясь тем самым из основной массы русского населения, занятого в промышленности. По мнению Фридгута, это - одно из самых ярких отличий Донбасса от промышленных районов Центральной России, где торговцы и ремесленники по происхождению мало отличались от основной массы рабочих. От себя добавим, что, возможно, эта деталь своеобразно отразилась впоследствии в исторической судьбе Донбасса в целом.
2. Холерный погром.
Как отмечает Фридгут, все слои населения Донбасса весьма негативно относились к евреям. Для властей евреи всегда были чужаками, а потому подозрительными. "Евреи, как часто отмечалось в предыдущих обзорах, не принадлежат к общерусской семье. Бессмысленно ожидать от них лояльности", - это отрывок из рапорта шефа жандармов Екатеринославской губернии полковника Богутского. Для русских купцов евреи всегда были опасными конкурентами. А рабочий люд еврея-владельца трактира или еврея-торговца вообще считал прямым виновников своей нищеты, независимо от того, открывали рабочему кредит или нет.
Однако, как замечает профессор, на первом месте для донецких горняков в отношении к евреям стояло не то, что они были эксплуататорами, а то, что они являлись чужими. Прокурор Валериан Павлович Родзянко (не путать с М. В. Родзянко, лидером октябристов и председателем 3-й и 4-й Госдум Росссии) в своем отчете о холерном бунте 1892 года в Юзовке писал, что толпа вначале грабила еврейские лавки, а там, где хозяин мог доказать свое русское происхождение (обычно об этом свидетельствовала выставленная наружу православная икона), бунтовщики платили за все, что выпивали. Правда, как добавляет Родзянко, когда выпивали все оплаченное, они таки грабили и русского лавочника.
Может, и в самом деле, задается вопросом Фридгут, евреи как-то по особенному жестоко эксплуатировали русское население Донбасса? Вроде бы нет, поскольку со стороны русских лавочников или фабрикантов особого благородства или снисхождения отнюдь не наблюдалось. Дронов, Брусилов, Титов, пишет Фридгут, эксплуатировали рабочих не меньше, чем их коллеги-евреи.
Фридгут обращает внимание на то, что евреи занимали в отчетах губернаторов и жандармских начальников несоразмерно огромное место в 80-х и 90-х годах прошлого столетия. Причины этого явления установить весьма сложно. По мнению израильского профессора, должностные лица Екатеринославской губернии писали то, что от них ожидали. А царь и его семья ожидали услышать о евреях лишь негативные сведения, поскольку в их глазах все евреи должны были нести ответственность за цареубийство 1881 года.
Конечно, попадались чиновники, которые не согласны были с этой политикой, "выталкивающей евреев из общества". Екатеринославский губернатор Келлер (впоследствии погибший на фронте в русско-японскую войну) в рапорте, написанном на рубеже столетий, пытался объяснить радикализм взглядов еврейских ремесленников Юга России тем, что по отношению к ним властями проводилась именно такая неразумная политика, говоря по-иному, "ненормальным положением с еврейским вопросом"
Ситуация усугублялась еще и тем, что власти и газеты упорно замалчивали размах анти-еврейских выступлений в Донбассе. Прокурор Родзянко, вице-губернатор на тот момент, был в шоке от размеров ущерба, нанесенного Юзовским холерным бунтом. Городские власти нехотя доложили вначале, что было разгромлено лишь "несколько жидовских лавок", но о направленности мятежа ничего не говорилось в российских газетах (например, в московских и таганрогских). Данные, сообщенные Родзянко, "наверх" переданы не были. Однако публикации в английских газетах (в частности, "Таймс" за 30 августа 1892 года) свидетельствуют, что в российской столице знали (пусть и по слухам) о подлинном состоянии дел в бунтующей Юзовке.
Советская историография вообще на эту тему ничего не сообщала. Анти-еврейская суть холерного бунта 1892 года ни разу нигде не фигурировала. Советские историки, писавшие о Донбассе, такие как Потолов, Кондуфор и Гонимов, о погромах не написали ни слова. Потолов много цитирует отчет Родзянко, но по поводу еврейского вопроса хранит полное молчание. Хорошо известная книга Гонимова "Старая Юзовка" - тоже. Хотя в архиве сохранились заметки Г. И. Петровского, который ознакомился с книгой Гонимова в рукописи. Петровский сделал писателю замечание, что стоило было написать правду.
3. Откуда родом юзовские евреи?
Еврейское население Донбасса резко росло. В 1869 году в Бахмутском уезде составляло 2476 евреев, а в 1897 это число возросло в четыре раза и составило 9469 человек. Откуда они появились?
Одна из версий такова. После убийства Александра II, в мае 1882 года вышла серия указов (т. н. "Майские указы"), предписывающих выслать евреев из Центральной России и восстановить черту оседлости. С 1882 по 1891 годы около 700 тысяч евреев покинуло Центральную Россию. Предполагают, что именно тогда Одесса стала "еврейским" городом. Скорее всего, основная часть юзовских евреев также появилась благодаря этой волне реэмиграции.
Прямых доказательств этого тезиса, говорит Фридгут, нет, но имеются косвенные подтверждения. Например, хорошо известно, что юзовские евреи намного лучше знали русский язык, чем евреи, которые проживали в пределах зоны оседлости. Перепись 1897 года показывает, что 72,6 % евреев Екатеринославской губернии хорошо владели русским языком. А дальше к западу этот же показатель равнялся 40,2 %. Когда сионистские организации вели переписку со своими организациями в Донбассе, то местные евреи (например, некто Р. Вахтер из Юзовки в ноябре 1899 года) специально просили, чтобы письма, брошюры и статьи, присылаемые в Донбасс, были на русском языке. А попытки Бунда как-то организовать евреев в Донбассе ("далеко от Екатеринослава") провалились, потому что они практически не владели идишем.
Последний факт никак не объясняется пассивностью рабочих-евреев, поскольку губернатор в одном из своих ежегодных отчетов писал, что "большинство евреев в Юзовке - рабочие, и с точки зрения политической надежности и готовности принять участие в забастовках, демонстрациях и уличных беспорядках, они являются источником беспокойства". Несколькими годами раньше аналогичный отчет сообщал: "Еврейская молодежь, за редким исключением, вся поражена идеями социализма".
4. Юзовские сионисты.
Однако и сионистские организации в Донбассе действовали. С одной стороны, евреи, как и остальные подданные Российской империи были основательно ограничены в осуществлении своих гражданских прав. Но, с другой стороны, они могли пользоваться определенным общинным самоуправлением, чего многие другие этнические группы были лишены. Сионистские организации объясняли эти привилегии тем, что они готовят евреев к отправке на историческую родину. Чаще всего это еврейское самоуправление проявлялось в общих собраниях, которые обсуждали насущные вопросы повседневной жизни общин.
Юзовские сионисты впервые организовались в 1887 году. К 1905 году их число достигло четырехсот человек. И они на тот момент уже поделились на несколько фракций: либеральную, православную, социалистическую... Однако, несмотря на внутренние споры, они чаще всего выступали сообща, когда речь касалась их главной цели.
По мнению израильского историка, эти связи, созданные благодаря участию юзовских евреев в сионистских организациях, спасли в конечном итоги их общину от дезинтеграции и раскола, чего в период революции и гражданской войны не удалось сделать русским.
Юзовка и украинцы
Сейчас речь пойдет об взаимоотношениях обитателей Юзовки и окружавших ее сел. Собственно, как раз так надо было представить проблему: городские, в основном более молодые и новые в этих местах люди, и старое сельское население. Но иностранцам, вообще очень свойственно не разбираться глубоко в наших проблемах, а судить о них весьма скоро, поверхностно и не очень толково. Конечно, если бы Фридгут намного раньше принялся за изучение Донбасса, то он не стал бы столь резко рубить с плеча, дескать, противостояние села и города было чисто этническим.
Нет, дело тут не в национальности. Любому объективному историку, исследующему более раннюю историю региона, известно, что русские отнюдь не были “более пришлыми” здесь, нежели украинцы. Первыми людьми, которые начали в конце 16 века хозяйственное освоение края и стали строить тут города, были как раз выходцы из Великороссии. В начале 18 века, согласно переписям, русского населения (пусть и не очень густого) здесь было в пять раз больше, чем украинского. Ситуация изрядно поменялась в конце 18 века, когда более густо заселять только что отвоеванные у турков и татар степи экономически оказалось выгоднее из более близкой Малороссии.
Во всяком случае, в донецких селах к концу 19 века жили не одни лишь украинцы. Но Фридгуту, скорее всего, без какого либо злого умысла удобнее, с точки зрения простоты, допустить, что крестьяне в Донбассе были исключительно украинцы. Отсюда и его категорическое заявление, открывающее соответствующую главу книги: “Жившие по соседству украинские крестьяне были не в лучших отношениях с шахтерскими поселками и рассматривали их как иностранцев - этически и этнически”.
У старожилов и пришлых людей взаимоотношения всегда непростые, даже, если обе группы населения - одной национальности. Потому примем, тоже для простоты, терминологию Фридгута. Вот, что он сообщает более конкретно.
Например, крестьяне крайне неохотно сдавали свое жилье внаем рабочим, тем самым резко обостряя жилищную проблему на шахтах. Когда происходили выступления горловских шахтеров в 90-х годах прошлого столетия, местный хозяин Розалон-Сошальский вооружил крестьян близлежащих сел дубинками и натравил их на горняков. И подобного рода инциденты случались вплоть до 1905 года.
Местные крестьяне считали шахтеров чуть ли не воплощением всех пороков, а матери пугали своих непослушных дочерей горняками из соседних поселков. Крестьяне представляли шахтеров в виде “грязных бездумных созданий, которые не знали ни Бога, ни правды, а в темном месте были способны убить человека за жалкие гроши”. Эти слова написал эсер, известный под псевдонимом “Ан-ский”. Впоследствии он стал классиком еврейской драматургии С. Раппопортом. А тогда, в 1880-х он около года, по заданию “Народной воли” провел в Донбассе. Он рассказывал, что горняки крупнейшей шахты в Славяносербском уезде по ночам частенько совершали набеги на близлежащие села с вполне ярко выраженными сексуальными намерениями. Часто пришлые шахтеры, вынужденные жить вдали от своих семей, заводили новые семьи, которые обычно бросали, если возвращались в родные края.
Относительно небольшое число украинских рабочих, которые попадали-таки на шахты, тоже, по словам Фридгута, сохраняли напряженные отношения с русскими коллегами. Правда, этот пункт в хорошо в целом документированной книге Фридгута никакими ссылками не подкреплен.
У крестьян Центральной России было много причин для того, чтобы в конце минувшего века двинуться в мало заселенный Донбасс. Годовой заработок мужчины-крестьянина Курской губернии в начале 80-х годов составлял 60 рублей. Если он подавался во второй половине сентября, когда урожай уже был собран, в Донбасс, то за 150 дней работы на шахтах без учета трат на еду он вполне мог заработать те же деньги. Если рабочий был старательным, трезвым и экономным, то его доход мог вдвое быть выше, того, который получал его коллега на северных заводах. В 70-х годах в Москве 200 рублей в год было очень большим жалованьем. Текстильным рабочим, например, платили 25 рублей в год. А средний доход рабочего на севере России был 17 рублей в месяц, в два раза меньше, чем получал квалифицированный забойщик в Донбассе.
Любопытно, но первые рабочие в Донбассе чаще всего вообще работать в шахтах не планировали. Не смотря на высокую зарплату, сама идея опуститься под землю, в пыльное, темное и замкнутое пространство, окунуться в дым, в газ, в жар, исходящий от расплавленных печей металлургических заводов, - эта идея отталкивала крестьян любого происхождения. Чтобы загнать рабочего под землю, приходилось его уговаривать, обхаживать, а то и просто обманывать. Одну из первых забастовок в Юзовке кстроили именно те шахтеры, которые не желали выполнять долгосрочные контракты на работу под землей.
Понятно, что человека, попавшего в такую даль от родины, было легче заманить в шахту, нежели местного жителя. Согласно переписи 1884 года, в Бахмутском уезде Екатеринославской губернии (напомним, что в него входила вся северная половина нынешней Донецкой области, включая Юзовку) две трети населения уже были пришлыми. На шахтах Новороссии не более 5% рабочих считались местными. Известный промышленник Авдаков указывал для Юзовки следующее соотношение: на 7/8 - пришлые, на 1/8 - местные.
Местные крестьяне упорствовали в своем нежелании идти на шахты до последнего. Даже тогда, когда, когда промышленность, развившаяся угрожающими темпами, была готова с головой захлестнуть их, они предпочитали уходить куда угодно, например на Кубань - туда, где еще оставалась свободная земля.
Точно подсчитать процент украинского населения в те годы весьма затруднительно, поскольку первый раз перепись зафиксировала раздельно велико- и малороссов лишь в 1917 году. Однако, по косвенным данным, этот процент пытались определить. Фридгут считает, что среди рабочих в 1871 году украинцев в Донбассе было 15,5% (русских - 82,5). В целом, как считает российский автор конца века Е. Рагозин, в Донбассе 70% населения было выходцами с севера, 30% - из Малороссии и Польши. К концу века пропорция среди немного изменилась в сторону увеличения числа украинцев. Среди шахтеров их стало 22,4%, среди металлургов - 21,1%.
Некоторые советские исследователи (Л. Иванов, например), по мнению Фридгута, даже намеренно завышали процент украинцев, занятых в тот момент в промышленности Донбасса, ради того, чтобы доказать марксистский тезис о росте пролетарского сознания у местных украинцев.
Многие читатели “ДК” после публикации первой статьи из нашей серии обратили внимание на то, что доля украинцев среди жителей Юзовки в послереволюционные года резко снизилась (в 1923 году - 7%), и выразили в письмах свое недоумение по поводу этого факта. Фридгут вполне логично объясняет это явление тем, что в отличие от великороссов, местные крестьяне в годы гражданской войны, опустошившей Юзовку на половину (до революции ее население достигло 70 тысяч человек), имели возможность перебраться на родину, то есть в недалеко расположенное село. Кстати, так поступила моя будущая прабабушка, перебравшись с детьми в лихолетье из Восточного Донбасса в большое село Великоцк Славяносербского уезда (сейчас - в Луганской области), где еще жили ее родственники.
В период индустриализации, когда все этнические и прочие различия в крае фактически были стерты, украинцы постепенно стали возвращаться на шахты, на заводы и в целом в города.
Рацион юзовского шахтера
Как питались наши предки в Юзовке в начале века? Не те, которые побогаче, кто мог себе устрицы прямо из Парижа выписывать (такие всюду одинаково едят, хотел написать другое слово), а самые простые шахтеры.
На этот вопрос мы вновь попытаемся ответить с помощью израильского историка Теодора Фридгута, издавшего единственное солидное исследование о ранней истории Юзовки. Мы опубликовали серию статей в рубрике “Века. Эпохи. Судьбы”, которые были посвящены аспектам этнической истории нашего края в освещении профессора Фридгута. Но интерес к его книге среди читателей “ДК” оказался настолько велик, что нас просили продолжить публикацию статей с рассказом о находках историка.
Фридгут утверждает, что, с точки зрения сферы потребления, Юзовка всегда была трудным местом. И дело не в дороговизне (рост цен с 50-х годов прошлого века до начала нынешнего составил, по разным оценкам, от 15 до 50%). Зарплата в крае тоже постоянно росла и всегда была достаточно высокой (см. об этом в нашем предыдущем выпуске “Века. Эпохи. Судьбы”). Но, во-первых, рабочей силы все-таки было несколько больше, нежели позволяли продовольственные возможности края. Во-вторых, вчерашним крестьянам из центральных российских губерний, которые составили костяк рабочих Донбасса, было чрезвычайно трудно отвыкнуть от того факта, что продовольствие нужно покупать, а не продавать.
Помимо этого, в Донбассе был зафиксирован еще один любопытный феномен: рабочие все время стремились повышать качество свое пищи, порой даже в периоды, когда с зарплатой случались проблемы. Уже с середины 80-х годов, например, бывшие крестьяне, которые всегда ели только более дешевый ржаной хлеб, в Донбассе стали потихоньку привыкать к белому хлебу, считавшемуся предметом роскоши. Доктор В. А. Мехмандаров, автор любопытной работы “Заболеваемость рабочих Юга России” (1905 г.) заметил, что на рубеже веков, когда вследствие застоя сократилась зарплата рабочих-металлургов, их расходы на еду не уменьшились. Он попытался призвать их к разумной экономии, например, вернуться к ржаному хлебу, который куда полезнее белого, н получил ответ: “Какой смысл так тяжело работать, если нельзя хорошо поесть?”
Диета наемных рабочих (надо полагать, профессор Фридгут имеет в виду батраков) на ферме в Славяносербском уезде (сейчас это часть Луганской области) летом 1884 года не включала в себя мяса, картошки, капусты или лука - лишь мука, крупа, бобы и сало.. Расход на одного рабочего составлял 2 рубля 69 коп. в месяц. А по соседству почти в то же время артель на шахте (30 человек) потребляла в пересчете на одного человека около килограмма говядины, полкило капусты и свыше килограмма пшеничной муки. Их содержание, опять-таки в пересчете на одного человека, обходилось в 11 руб. 77 коп. в месяц. Правда, сюда входили расходы на керосин, на повариху и двух мальчиков, что присматривали за ишаками. Плюс к этому каждый рабочий получал лично от 4 до 6 рублей в месяц на табак, чай и сахар.
По мнению Фридгута, эта артель жила лучше других. Стандартная диета шахтеров в Юзовке в то время выглядела следующим образом. Завтрак - пшеничная каша с хлебом; обед - борщ, 200 грамм говядины, каша; ужин - все, что осталось от завтрака и обеда.
Известный российский металлург Михаил Александрович Павлов (1863-1958), основатель советской школы доменщиков, академик, герой Соцтруда (правда, все это было в будущем), начиная свой рабочий путь, устроился в одну бригаду в Донбассе, чтобы узнать, как живет простой шахтер. Он писал в своих “Воспоминаниях”, что донецкие горняки питались “не хуже петербургских студентов”, что означало, в отличие от наших дней, довольно высокий уровень.
И другие рассказы о том, как питались донецкие шахтеры в те времена, свидетельствуют о более или менее приличной еде. Л. Верещинский, например, утверждает, что горняки в Донбассе потребляют много рыбы (свежей или соленой) и позволяют себе есть мясо.
23 февраля 1896 года, аккурат ко дню Советской армии, вышел указ, согласно которому утверждался стандартный рацион для донецких горняков. Владельцы шахт обязаны были обеспечить шахтеров каждый день рационом в 700 грамм ржаной муки, 136 грамм пшеничной муки, 204 грамма крупы, 13,6 грамм подсолнечного масла, 41 грамм соли, 27,3 грамма сахара, 8,5 грамм чая и 614 грамм мяса. Ежемесячные траты на содержание одного горняка утверждались в 10 руб. 45 коп. Самым дорогим в этом рационе было мясо - 6 руб. 30 коп.
Кстати, Фридгут обращает внимание на то, что зафиксированные в указе цифры мало отличались от упомянутых выше данных по Славяносербской артели, то есть были вполне реальными.
П. Яковлев в исследовании “Рабочие Нелеповского рудника” отмечает, что эта модель сохранялась на шахтах Донбасса вплоть до 1905 года: содержание донецких горняков обходилось рублей 10 в день. В других городах России рабочие, занятые в химической и текстильной промышленности, получали от пяти до шести рублей в день на питание. Яковлев объясняет это тем, что донецкие шахтеры потребляли мяса больше, чем все остальные российские рабочие.
Л. Либерман в статье “Условия труда горнорабочих в Донецком бассейне” (“Вестник фабричного законодательства и профессиональной гигиены”, 1905 г.) сопоставляет цифры минимального, на его взгляд, необходимого рациона горняков и реального рациона. Он полагает, что минимально шахтеру требуется 3062 калории в день. На самом же деле горняки потребляли 4324 калории. Основная часть необходимых для тяжелой работы калорий явно происходила за счет чрезмерного потребления хлеба и картофеля (см. составленную нами диаграмму).
Исследователи отмечают, что рабочие Донбасса всегда потребляли очень мало молока и фруктов. Понятно, в степи, которая большую часть лета была выжженной пустыней, не очень-то можно было разогнаться в плане развития садоводства и молочного скотооводства. Многие из тех, кто родились в Донбассе уже в Советское время, просто не могут себе представить, что Вересаев, посетивший Юзовку в 70-х годах прошлого столетия, не обнаружил здесь ни единого дерева.
Именно в пище, по мнению Фридгута, революционные изменения в крае со временем в первую очередь дали себя знать. Хотя, по большому счету, традиционный рацион жителей Донбасса, судя по всему, претерпел немного изменений с начала века. Другое дело, что правительство больше не обязывает хозяев шахт выдавать гонякам больше полкило мяса в день.
Как пили в Донбассе
“Алкоголь в немалой степени был виновником деградации, бедности и болезней рабочих Донбасса”.
Так начинает израильский историк Теодор Фридгут посвященную алкоголю главу своей книги “Юзовка и революция”, которая вышла в двух томах в Соединенных Штатах. В предыдущих выпусках страницы “Века. Эпохи. Судьбы” на основе материалов, собранных профессором Фридгутом мы рассказывали о том, каким был этнический состав Юзовки, об особенностях еврейской и украинской общины Юзовки на рубеже веков, а также о том, как в Юзовке питались. Сейчас речь пойдет о животрепещущей теме “Юзовка и спиртное”.
Юзовские уикенды
“Гораздо больше, чем религия, - продолжает Фридгут, намекая на известное изречение Маркса из введения к “Критике Гегелевской “Философии права”, - алкоголь был тем самым опиумом, который делал жизнь масс сносной. Алкоголь притуплял ужас от аварий на шахтах и выбросов газа, которых случалось так много, что они становились частью повседневной жизни. Алкоголь помогал рабочему не замечать той грязи, в которой жили он и его семья. Алкоголь скрывал от рабочего его безволие и тот жизненный тупик, в котором он оказался.
На дне стакана с водкой рабочий мог увидеть ускользающую манящую картину: кусок земли, на которой он когда-нибудь станет хозяином. И в то же время водка подтачивала его здоровье, отнимала у него зарплату и калечила его жизнь”.
Фридгут отмечает специально, что пьянство в Донбассе не было чем-то уникальным по сравнению с другими регионами. Автор статьи “Положение горнорабочих в Донецком бассейне” (“Юридический вестник”, 1890 г.) Е. Богутский писал, что на каждую шахту приходилось по пять-шесть питейных заведений. Казалось бы, это много, но в других районах России число трактиров на душу населения было выше, чем в Донбассе. Тот же Богутский писал, что в Питере в 60-х годах прошлого столетия один трактир приходился на двести человек. Однако статистические сведения по Бахмутскому уезду за 1884 год показывают, что один трактир приходился в наших краях на 458 человек. 8 августа 1892 г. в ходе встречи горнопромышленников с Екатеринославским губернатором известный организатор промышленности Николай Авдаков приводил такие цифры: в Юзовском округе одна школа приходилась на 2040 жителей, одна церковь - на 509, а трактир - на 570 человек.
Да, трактиров в Донбассе было меньше, чем в столицах, но нигде больше влияние питейных заведений на социальную жизнь не было столь впечатляющим, поскольку никаких других форм отвлечения внимания рабочих тут не существовало.
Фридгут отмечает одну деталь, которая может показаться довольно неожиданной. В пьянство в Донбассе ударялись не только русские. Мертер Тидфил, город, откуда были родом валлийские рабочие, приехавшие вместе с Юзом, сам по себе как раз отличался сильным пристрастием к спиртному. Валлийцы умудрились перенять у русских страсть к крепким выражениям и не менее крепким напиткам настолько, что Юз за это был вынужден многих из них отправить домой.
Русские шахтовладельцы Рутченко и Рыковский на территории своих поселений запрещали трактиры. Но их рабочие находили выход: они топали пешком три-четыре версты в Юзовку, чтобы провести там в кабаках целый день. Специалист по техническому образованию Е. Гаршин, который знакомился с Донбассом в 1891 г., был удивлен тем, как много в юзовских трактирах народу из окружающих поселков.
Юз у себя трактиры не запрещал: как полагает Фридгут, сказывалась валлийская кровь. Но, когда в 1876 году князь Ливен, у которого Юз купил землю под завод, задумал пересмотреть условия сделки, совершенной за семь лет до этого, он распорядился открыть прямо перед заводом два кабака. Юз слал в Министерство финансов гневные письма, требуя эти заведения немедленно убрать. В противном случае Юз грозился остановить завод. Он мотивировал это тем, что при наличии трактиров в такой близости от предприятия все равно сделает работу завода невозможной.
Напивались шахтеры в основном по воскресным дням. Они гуляли чаще всего на базарной площади Юзовки под пристальным надзором усиленных отрядов полиции. Не случайно два крупнейших социальных потрясения дореволюционной юзовской истории - забастовка 1874-го и холерный бунт 1892-го - начались именно в воскресенье, с пьяных глаз. К слову, уже к 1875 г. относится первая попытка официально запретить кабаки, расположенные на расстоянии двух километров от завода или шахты.
Большую пользу в борьбе с алкоголизмом приносили артели. Там, где труд шахтеров был организован именно таким образом, атмосфера артели помогала развивать чувство личной ответственности рабочего перед товарищами и превращала питие из попытки уйти от действительности в некий вид социальной церемонии. В. Мехмандаров, который в 1905 году опубликовал работу “Заболеваемость горнорабочих Юга Росии”, рассказывал, что в таких артелях было принято покупать полведра водки (6,6 литра) в месяц на всю артель, к тому же запрещалось пить ее по воскресеньям и отдельно от остальных членов артели. Однако такие случаи были крайне редкими.
В существовании повального пьянства в Донбассе, как и повсюду в России, обвинялись евреи. В 1884 году в земском отчете утверждалось, что рабочие, по их собственным словам, могли бы жить нормально, но вот “Пенюков мешает”. “Пенюков” (чаще писали “Пеняков” было в то время собирательной кличкой евреев, скорее всего это было искажением слов “Бен Яков”, сын Якова). Рапорт жандармского командования в 1887-ом сообщал, что в районе завода Новороссийского общества (завод НРО, “завод Юза”, ныне ДМЗ) есть восемь питейных заведений, из них шесть или семь принадлежат евреям. Через два года аналогичный рапорт сообщал уже об 11 кабаках, принадлежащих евреям.
Впрочем, и не-евреев, владевших трактирами было предостаточно. Дронов, Брусилов и Титов, самые известные в Юзовке хозяева питейных заведений, были русскими. Даже англиканская церковь держала в Юзовке пивную.
То, что случалось в Юзовке во время пьянки, обычно не описывали нормальными словами. Промышленники вообще относились к этому с каким-то страхом, как к проявлению некоей потусторонней силы. “Начиная с субботы сразу после выдачи жалования вплоть до вечера в понедельник трактиры в Горловке битком набиты людьми, - говорится в сборнике статистических сведений. - Питье сопровождается криками, невообразимым шумом, песнями, руганью. Питье не прекращается ни на минуту ни днем ни ночью на протяжении всего этого времени. Позже рабочие рассказали нам, что это случается каждый раз, как выдают зарплату, а концом служит момент, когда все деньги пропиты, и трактирщик больше в долг не дает”.
Контрабанда из-за Кальмиуса
Экономические последствия таких пьянок были экстраординарными. Один бухгалтер рассказывал, что из 15 тысяч рублей, которые он выдавал рабочим, 12 тысяч оставались в кабаках. Богутский привел подсчеты для одной шахты: после выплаты зарплаты полторы тысячи рабочих не выходили на работу в течение 3-5 дней. В результате они теряли на штрафах в сумме 54 тысячи рублей в год. Несли убытки не только рабочие, поскольку в такие дни, даже, если на предприятии оставался кто-то трезвым, все равно никакой работы не производилось.
То, что после таких пьянок, случались беспорядки с увечьями, грабежами и убийствами, показывают трагические события августа 1892-го, вошедшие в историю под названием “Холерный бунт”. После него полиция специально возбудила уголовные дела против тех, кто спаивал рабочих.
Именно после бунта Съезд горнопромышленников Юга России обратился к правительству с просьбой ввести в регионе государственную монополию на торговлю. В принципе у этой акции было много противников. Авдаков заклеймил позором “помещиков, самогонщиков, кулаков, русских крестьян и евреев”. Именно он считал виновными в спаивании рабочих. Однако, по мнению Фридгута, многие шахтовладельцы втайне способствовали открытию кабаков, ибо получали с них какой-то немалый доход.
Тем не менее в 1893 году решение о госмонополии на спирт в Донбассе было принято. Все питейные заведения должны были находиться в собственности государства. Работать они должны были с полудня до четырех часов дня. Обязательно закрывались они в выходные и в течение трех дней после выдачи зарплаты. Кроме того дозволялось брать напитки лишь навынос, и запрещалось пить в самом заведении.
Это положение вводилось лишь на территории Екатеринославскрй губернии. Однако контрабанда спиртного с того берега Кальмиуса, из области Войска Донского достигла таких размеров, что Съезд горнопромышленников обратился к Министерству финансов с просьбой распространить госмонополию и на донских казаков.
Но остановить рабочих было ничем невозможно. Как утверждает писатель И. Гонимов, жены юзовских шахтеров поощряли даже посещения мужьями революционных кружков, только чтобы не пили. Шахтеры, по разным подсчетам, особенно одинокие, оставляли в кабаках больше половины жалования. Причем пили все, даже средний и высший персонал.
С началом первой мировой войны, как известно, был введен “сухой закон”. Результаты этой акции настолько поразили всех в Донбассе, что шахтовладельцы под впечатлением от подъема производительности обратились к правительству с просьбой не отменять “сухого закона” и после войны.
Местная пресса вовсю пропагандировала опыт безалкогольной жизни. Безалкогольные Пасхи, “чайные свадьбы, на которых не распивалось спиртное - все это весьма приветствовалось в то время. Так что организаторы аналогичных мер в 1985 году не были пионерами в этом вопросе.
После проведенной ими массированной пятимесячной кампании за отмену “сухого закона” богатые купцы в Бахмуте (они сильно страдали от него) попросили губернатора разрешить снова свободную торговлю водкой, губернатор отказался это сделать и передал вопрос на рассмотрение местного органа самоуправления. Итог голосования в горсовете: 20 против 8 за сохранение “сухого закона”.
Журналист Ю. Волин, посетив Юзовку в 1917 году, поразился происшедшим переменам. Рабочие явно пили меньше, хотя антитрезвенники тоже, как и в Бахмуте, не дремали. Впрочем, отмечает Фридгут, из остальных местностей Донбасса по-прежнему продолжали приходили известия о разбоях и убийствах в дни выплаты жалования.
Осенью 1917 года когда уже повсюду начались волнения в Бахмуте совместным решением горсовета и городского общественного комитета было решено уничтожить свыше восьми миллионов питров водки и спирта, запасы которых пролежали на складах на протяжении военных лет. Особо подобранная команда приступила к этому делу, причем содержимое бутылей выливалось в реку. Однако народ сразу же узнал об этом "святотатстве" и ринулся к реке с ведрами и кастрюлями.
Один догадливый гражданин побежал в казармы, где кавалерийский батальон, взгроможденный на лошади, как раз ожидал отправки к новому месту службы. Когда им сообщили, что народное имущество гибнет, кавалеристы штурмом овладели складами и стали продавать трофейную водку любому желающему по очень сходной цене. Уже через час все дороги, ведущие в Бахмут, были битком забиты народом.
На следующий день в городе были разграблены все продуктовые лавки, поскольку публике нужна была zakuski (так это слово передал профессор Фридгут). Все бахмутские евреи покинули город, ибо ожидали погромов, а пьяные солдаты стали развлекаться, стреляя по железнодорожным семафорам. 200 рабочих дружинников из Константиновки и Дружковки, которых прислали навести порядок, были обвинены в том, что они помогают "буржуям", и отправлены назад. Харьковское командование искало какой-нибудь гарнизон поблизости, надежный в такой мере, чтобы поручить ему подавление беспорядков. Но поиски оказались тщетными.
Лишь 12 сентября, когда пьяный народ выдохся, а к городу подошли полторы тысячи дисциплинированных солдат, которые пригрозили Бахмуту обстрелом, порядок был восстановлен. Харьковский Совет специально направил в Бахмут агитаторов из большевиков и эсеров, которые явились в качестве подкрепления 25-му батальону под командованием полковника Курелика, в результате чего Бахмут вернулся к подобию нормальной жизни.
Что ж, "Руси веселие пити".
Юзовская санитария
“В целом санитарные условия поселка способствуют возникновению и росту заболеваний” – комментарии такого рода, как утверждает профессор Фридгут, по поводу Юзовки звучали регулярно на протяжении всей ее ранней истории. Общее санитарное состояние населенного пункта характеризуется тремя составными частями: водоснабжением, уборкой мусора и общей гигиеной. Ни одно, ни другое, ни третье никогда не составляли предмет гордости Юзовки.
Воды в степи всегда было мало. Именно поэтому численность населения степных районов Юга России очень долго оставалось крайне незначительной. Даже в том случае, когда вода все-таки была, ее качество оставляло желать лучшего. Дело усугублялось еще и тем, что колодцы часто ставились крайне непрофессионально и совершенно не там, где надо было.
В Щербиновке, например, жили 7 с половиной тысяч человек. А воды в день потреблялось всего 10 тысяч ведер, то есть около 16 литров на человека с учетом всех “водных расходов”. То есть и на питье, и на стирку, и на мытье посуды, и на уборку дома. Для справки профессор Фридгут приводит такую цифру: современный житель Нью-Йорка потребляет тысячу литров воды в день.
Впрочем, что касается Щербиновки, то тамошнюю воду просто желательно было пить как можно меньше, поскольку единственный колодец располагался в непосредственной близости от кладбища, скотобойни и химического завода. Стоит ли говорить, что такое качество воды было главной причиной вспышек всевозможных эпидемий (как-то было отмечено 400 случаев дизентерии и 100 случаев тифа за один год).
На Власовских шахтах в Грушевском антрацитовом районе 30 процентов из 92 проб воды, бравшихся на протяжении всего 1914 года оказались загрязненными. Правда, по этому поводу Фридгут замечает, что, если кто-то чуть ли не дважды в неделю брал пробы воды, это значит, “кто-то всерьез был обеспокоен ее качеством”, что бесспорно.
В 1911-ом лишь 6 из 44 крупных шахт и металлургических предприятий удосужились провести водопровод к своим поселкам. Остальные довольствовались либо насосными установками, либо воду черпали по старинке – ведрами из колодцев.
К слову, ужу в то время часто отмечались социальные различия между шахтерами и металлургами. Проявлялись они и в отношении к воде: горняки, как писал Бахмутский земский врач А. Сысин, не гнушались водой, которая сочилась по стенкам в шахте, а на заводах чистой воды было вдосталь, сырой и кипяченой. “Даже мельчайшие детали повседневного быта, - делает вывод профессор Фридгут, - разводили все дальше в стороны горняков и металлургов в культурном отношении”.
Лишь в конце 80-х годов, когда удалось создать на Бахмутке сеть прудов, водная проблема для Юзовки перестала быть столь острой. Резервуары воды оказались весьма внушительными, что позволило на этих прудах кататься на лодках, а на их берегах разбить парк (скорее всего, Фридгут имеет в виду Горсад в районе Южного автовокзала), что весьма значительно “окультурило” ландшафт. Посадка деревьев была привычным делом для донецких предпринимателей. Например, промышленники в Горловке в городском парке высадили около миллиона деревьев.
Юзовка снабжалась водой из прудов или колодцев с ручными насосами, из которых воду развозили по домам. Благодаря дошедшим до нас наблюдениям доктора А. Сысина, мы можем составить достаточно подробную картину на предмет, того как именно в Юзовку поступала вода.
Поверхностные источники – три больших пруда – питались водой Бахмутки, дождями и городскими стоками: сюда попадала вода из заводской бани, со скотобойни и т. д. Поэтому для питья вода прудов никогда не использовалась. Эта вода предназначалась для заводских паровых котлов, для пожарной службы, для лошадей, которых поили на Соборной площади. А кроме того, эта вода после отстойника вновь попадала в заводскую и еврейскую публичную бани.
Питьевая же вода поступала из двенадцати закрытых колодцев, которые были выложены камнем. К каждому колодцу был приставлен сторож. Чаще всего сторожем служил бывший шахтер или рабочий, который получил увечье. Тем самым бедолагам давали возможность немного заработать себе на жизнь.
Паровые машины поднимали воду из колодцев в три хранилища, располагавшиеся за городом. И уже отсюда 40 частных и 20 нанятых металлургическим заводом водовозов развозили воду по домам, продавая ее по 30 копеек за 40 ведер. Такой системой пользовалось 90% жителей Юзовки.
Несмотря на кажущийся стройный порядок в водоснабжении, каждое лето, тем не менее, в Юзовке отмечался дефицит воды. Качество воды во многом способствовало возникновению инфекций: случаев кишечного тифа в Юзовке отмечалось в шесть раз больше, чем в Москве. Правда, меньше, чем в Петербурге, где качество воды и до сих пор отставляет желать лучшего.
Несмотря на эти недостатки, доктор Сысин, как ни странно, не рекомендовал создавать в Юзовке систему водопровода и канализации. Построить водопровод здесь первым предложил доктор Н. Швайцар в 1910 году в статье “Ассенизация поселка Юзовки”. Он утверждал, что водопровод куда более экономичная и, главное, гигиеничная система, нежели примитивное использование водовозов. Но понадобилось еще пять лет, прежде чем водопровод и канализация вошли в жизнь поселка.
Протопи ты мне баньку…
Обычно дефицит воды использовался предпринимателями как предлог для того, чтобы не строить большого количества бань на своих шахтах и заводах. Впрочем, и там, где воды было много (как в Нелеповке, например) промышленники не особенно расщедривались на бани. Чаще всего даже на шахтах был лишь один банный день в неделю. И, как результат, тиф и холера стали неотъемлемой частью юзовского быта.
Требования горнозаводской администрации предписывали, чтобы на шахтах были бани, способные вместить одновременно 5% всех горняков, работающих здесь. Поскольку смена обычно длилась 12 часов, то трудно было поверить в то, что горняки сидели и ждали в течении нескольких часов своей очереди помыться. А потому баня раз в неделю считалась вполне нормальным явлением. Причем, даже там, где имелось много горячей воды, шахтеры предпочитали мыться дома, где никаких привычных нам удобств просто не было.
До тех пор, пока рабочий жил в землянке или в бараках, то у него даже не было места, чтобы вымыться. Лишь с переездом в частный дом (каковое событие случалось редко) он получал возможность часто мыться в соответствующей пристройке. Понятно почему грязь стала постоянной спутницей юзовской повседневной жизни наряду с инфекционными болезнями.
К 1909 году население Юзовки выросло до 48 тысяч жителей, но на заводе по-прежнему имелось лишь две бани на 375 помывочных мест (извиняюсь за канцеляризм), а кроме того на всю Юзовку насчитывалось две частных бани и одна еврейская публичная.
Бани считались настолько изысканным и престижным местом, что сразу две фотографии банного интерьера были включены в брошюру о Юзовке, подготовленную к Парижской всемирной выставке 1900 года.
“В общественном парижском туалете…”
Почти в каждом отчете, касающемся Юзовки, упоминаются проблемы мусора и экскрементов. Все это дело зачастую можно было увидеть на улицах поселков, причем в огромных количествах. Даже там, где были созданы специальные хранилища. К уборным, что стояли за бараками порой трудно было пройти, не запачкавшись.
Санитарные инспекции проверяли бараки и землянки, врачи делали строгие замечания, но ни заклинания, ни увещевания совестливых докторов делу не помогали. А чаще всего врачи даже не выказывали особого энтузиазма в деле борьбы с грязью. Во-первых, сами доктора пребывали в большой зависимости от хозяев шахт и заводов, а те, в свою очередь, мало было заинтересованы в том, чтобы вкладывать деньги в санитарные акции. А во-вторых, и сами жители проявляли мало склонности к чистоте.
“Интерьер шахтерского дома, - пишет профессор Фридгут, - содержался в чистоте ровно настолько, насколько позволяли возможности. Чувство собственника могло даже распространить чистоту и наружу, на территорию, самым непосредственным образом, примыкающую к дому. Но атмосфера какой-то зыбкости и непостоянства существования, которой было пронизано население поселка, отсутствие местных корней и социальных связей – все это порождало абсолютно пренебрежительное отношение ко всему, что находилось за пределом семейного порога”.
В шахтах, где люди проводили по 12 и больше часов, вообще никаких санитарных норм не придерживались. Это было до тех пор, пока в 1910 году врачам не удалось доказать, что большая эпидемия холеры, случившаяся в тот год, стала прямым следствием грязи в забоях: зараженный холерным вибрионом уголь распространялся по окрестности и передавал болезнь.
Лишь на Рыковских рудниках, четко следуя рекомендациям Юзовской санинспекции, были установлены переносные туалеты с герметическими контейнерами для нечистот. Завод Новороссийского общества также планировал сделать это на двух своих шахтах, но не успел завершить задуманное до эпидемии 1910 года.
Справедливости ради, следует отметить, что основатель завода Джон Юз с самого начала своей деятельности в южнорусской степи прекрасно осознавал опасность эпидемий. Он создал эту самую санитарную комиссию, в задачи которой входил контроль над условиями жизни в Юзовке. Деятельность комиссии не прекращалась все эти года, она работала даже во время гражданской войны.
Промышленники Донбасса чему-то научились еще после знаменитого холерного бунта 1892 года. Сразу после беспорядков была оборудована мусорная свалка и создан резервуар для нечистот. Бараки стали обязательно строиться с туалетами. Мусор стал вывозиться каждый день – ни много ни мало сотня повозок в день. Мостовых в Юзовке в то время не было, и летом специально ездили по улицам поселка, спрыскивая улицы водой, смешанной с хлоркой, дабы сбить пыль и предотвратить возможность новой эпидемии.
Но несмотря на все эти меры, Юзовка осталась чрезвычайно грязным поселком. В год холерного бунта (1892) в ней было 20 тысяч жителей, к концу столетия число жителей поселка выросло до 30 тысяч, а в 1910-ом в Юзовке жило уже 50 тысяч человек. На такую численность населения упомянутых мер было явно мало. Многие домовладельцы, не дожидаясь, пока приедет соответствующий транспорт выбрасывали мусор и нечистоты неподалеку от дома или за поселком.
По оценке, сделанной Швайцаром, лишь 10% всего юзовского мусора вывозилось централизованным порядком. Его отчет о состоянии юзовской санитарии был полон пессимизма, дескать, Юзовка навсегда останется авгиевой конюшней в безводной степи. Да к тому же первое место для юзовской свалки – к северо-востоку от поселка – было выбрано крайне неудачно. Преобладающие в этих краях ветры вместе с дымом несли на поселок и прилегающую деревню Семеновку запах сжигаемого мусора.
Фридгут обращает внимание на такие две цифры: в 1912 году Новороссийское общество потратило 50 тысяч рублей на санитарные меры, а в то же время на полицию было потрачено 116,864 рублей. В этих цифрах – вся суть принципа админуправления, исповедовавшегося юзовскими властями: главное – держать в узде, а мусор можно и не особенно стараться убирать.
Так же, как и в случае с банями, ситуация с соблюдением норм чистоты и опрятности могла улучшиться лишь в одном случае – когда у рабочих появятся преимущественно свои отдельные квартиры или дома. Но пора для этого пришла уже после революции.
Юзовские школы
По мнению профессора Фридгута, сама жизнь в Юзовке требовала развития системы школ. Во-первых, дети юзовских рабочих, вчерашних крестьян, слонялись по поселку без какого либо занятия в таком возрасте, в котором в деревне они давно уже были бы при деле. А во-вторых, подобное времяпрепровождение (попросту говоря, битье баклушей) было вредным не только с морально-нравственной стороны, но и с точки зрения физического здоровья – безнадзорная молодежь частенько проваливалась в стволы шахт или получала серьезные травмы на заводских дворах. “В интересах родителей, - пишет Фридгут, - было, чтобы дети хотя бы часть времени проводили в школах”. Для зарубежного профессора такое отношение к школе (как к камере хранения), возможно, казалось странным, но, надо признаться, оно было весьма характерным для всей Советской школьной системы.
В 1877 году в Юзовке при заводе была открыта первая школа. Поначалу там был лишь один учитель на все три класса, но уже через три года был нанят и второй педагог. 80 ребятишек платили по пятьдесят копеек в месяц за свое обучение. К слову, параллельно была открыта и английская школа для детей британских специалистов, приехавших с Джоном Юзом. В ней числилось 35 человек, которые тоже ежемесячно платили за обучение, но по два рубля.
Первая Юзовская школа считалась народным училищем, и занятия там велись по программе Министерства просвещения, в которой “первостепенное значение придавалось в основном псалмам”, как отмечал инспектор училищ Е. Гаршин, который посетил Донбасс с ревизией в 1890 году. Его наблюдения легли в основу соответствующей главы в книге Т. Фридгута.
Несмотря на скудость изучаемых там предметов, Юзовское училище стало одним из первых учебных заведений в Донбассе и всего лишь второй заводской школой во всей Екатеринославской губернии.
В это время Бахмутский уезд, в который административно входила Юзовка, не слишком-то мог похвастаться повальной грамотностью. В 1884 году, как утверждает “Сборник статистических сведений по Екатеринославской губернии”, в Бахмутском уезде лишь 4,44 % населения было грамотным (8,44 % мужчин и 0,35 % женщин). Лишь 2 395 мальчиков и 193 девочки действительно учились в школе (11,77 % всех детей в возрасте от 8 до 14 лет). Но – малоизвестный факт – именно в этот период Россия фактически села за парты, пытаясь искоренить безграмотность, а потому уже к 1897 году уровень грамотности в уезде достиг 44,5 %.
В 1890 году Бахмутский уезд потратил 10 464 рубля (8,8 % всего бюджета) именно на школы. А кроме того 12 420 рублей на эти же нужды было получено из церковных фондов, от промышленников и прочих частных лиц, а также за счет взносов деревень и городов.
В том же 1890 году в Юзовской школе было уже три учителя. Собственно, мужчина, выполнявший функции старшего педагога, и две его помощницы. Уровень образования младших учителей был показался Е. Гаршину неожиданно высоким для тогдашнего рабочего поселка: не случайно ведь он обратил на это особое внимание. Одна из учительниц закончила высшие женские курсы в Петербурге, а вторая имела за спиной женскую гимназию.
Старший учитель получал 480 рублей в год, его помощницы – по 300. Зарплата “старшого” соответствовала доходу неплохо оплачиваемого заводского специалиста, а жалованье младших учительниц равнялась зарплате шахтера. По контракту всем троим полагалось жилье с бесплатным отоплением. Впрочем, то же самое имели многие юзовские работники.
К моменту приезда в Юзовку Е. Гаршина в школе уже учился 131 человек: 63 – в первом классе (закончили его, правда, в 1890 году лишь 52 ученика), 46 – во втором и 22 – в третьем. Выпускные экзамены в тот год в присутствии члена уездного педагогического совета сдал 21 ученик, среди которых были лишь две девочки. Такое же соотношение по полу наблюдалось во всем уезде – всего 692 девочки из 3 148 учащихся в целом (21,9 %).
Кстати, в первом здании Юзовской школы было всего три комнаты – по числу классов, но рассчитаны эти помещения были лишь на 36 мест каждое. Позже было построено новое, весьма внушительное здание, которое своим фасадом – южной стороной – смотрело на базарную площадь (район нынешнего сквера им. Павших коммунаров). А сзади школы уже начиналась степь. В школе был огромный актовый зал, шесть классных комнат, спортзал и много свободного места – так сказать, “на вырост".
Помимо народного училища в Юзовке к началу 90-х годов уже имелась и другая школа, основанная Спасо-Преображенским братством. Здесь учились более бедные дети. К слову, помещение “Братской школы” на 9-ой линии (нынешняя улица Челюскинцев) сохранилось до сих пор.
У английских детей по-прежнему оставалась своя школа. Причем преподавал в ней учитель непременно с университетским образованием, а его жалованье в два с половиной раза превышало жалованье учителя в русской школе. По вечерам этот же учитель вел занятия по изучению английского языка для тех русских работников, которые хотели получить продвижение по службе на металлургическом заводе.
Восемь сотен еврейских семей Юзовки имели свою собственную религиозную начальную школу, в которой преподавали образованные учителя. Кроме них в еврейской среде процветал обычай отдавать детей на обучение частным педагогам, меламедам, как их называли. У каждого из них обычно обучалось 30-35 ребятишек, каждый из которых платил по десять рублей за полгода учебы.
Был еще и какой-то особо элитный учитель, по всей видимости, иностранец. Он частным образом преподавал английский, французский и немецкий языки. Ученики либо платили ему по трояку за месяц учебы в группе, или по тому же трояку за индивидуальное занятие. Его годовой доход с 27 учеников составлял полторы тысячи рублей, что считалось более чем приличными деньгами. Он даже позволял себе платить из своих доходов 180 рублей в год своему помощнику.
Уже через четыре года после этого детального описания, оставленного Е. Гаршиным, в школьной жизни Юзовки стали заметны большие перемены. В народном училище насчитывалось 350 учащихся. Причем, число девочек выросло до ста. По мнению профессора Фридгута, резкий рост женского образования в Юзовке в эти годы является одним из самых светлых пятен в школьной истории Донбасса.
Резкое повышение роли школы в жизни поселка заметно хотя бы из того факта, что она могла позволить себе содержать струнный ансамбль, который вкупе с заводским духовым оркестром задавал тон на всех праздничных мероприятиях в поселке.
Штат училища вырос до семи человек, а их жалованье подскочило до 600-800 рублей в год. Этот рост был не просто количественным – и в качественном отношении учителя значительно поднялись над шахтерами и большей частью остальных работников. Кроме этих семи человек (двух мужчин и пяти женщин) еще два священника преподавали в Юзовской школе Закон Божий.
Учебники были бесплатными, но ученики по-прежнему, как и в год открытия, платили 50 копеек в месяц за науку. Впрочем, для бедных детей обучение было как бы в кредит. Завод выделял школе 10 тысяч рублей в год – почти по 30 рублей на ученика. Это было куда больше, нежели суммы, которые тратили на здравоохранение или санитарию.
Столь радужная картина не есть плод позднейших фантазий, коими смачно приукрашали раннюю историю Юзовки донецкие газеты в последнее время. Юзовское народное училище в 90-х годах прошлого столетия действительно считалось образцовым для индустриального Юга России – так же, как и аналогичное училище в Кривом Роге.
Однако, в 90-х годах спектр изучаемых предметов в народных училищах все еще не отличался разнообразием. Практически не было точных и гуманитарных наук. Зато были пение и ремесла. Да к тому же выпускники Юзовского училища получали на металлургическом заводе преимущество при приеме на работу. Это было куда более весомо, нежели химия или литература.
Лишь в начале 20 века в Юзовке стали появляться учителя по разным предметам. В 1901-02 учебном году в поселке было пять школ и 24 учителя. Из 833 учащихся уже свыше трети (308) составляли девочки. В поселке можно было воспользоваться услугами преподавателей черчения, рисования или, скажем, физкультуры.
В 1917-ом - через 40 лет после открытия первой школы – прогресс в области образования в Юзовке стал особенно примечателен. Учились 56 % детей школьного возраста (то есть от 7 до 13 лет). В народном училище был уже 2 761 ученик. А соотношение мальчиков и девочек очень заметно выровнялось: 1 428 и 1 333 соответственно). В бесплатной “Братской школе” училось еще 1 002 ребенка. То есть стремление к образованию наблюдалось не только у среднего класса, но и у бедной части населения поселка.
В самой Юзовке и в ее окрестностях “Новороссийское общество” (НРО – так называлась компания, основанная Дж. Юзом) содержало десять школ – таким образом, чтобы школа была в каждом отдаленном шахтном поселке, а также в Песках, где НРО имело свое подсобное хозяйство.
В таком цветущем состоянии перед революцией пребывало и частное образование. В Юзовке были Армяно-григорианская школа, отдельные еврейские школы для мальчиков и девочек, коммерческое училище и (что особенно любопытно) две частных женских гимназии. В этих гимназиях, как восторженно пишет Фридгут, обучалось 800 девушек, половина из которых были еврейками. “Казалось, - пишет Фридгут, - что рухнули все виды социальных барьеров”.
Однако какое-то различие все же было - территориальное. Как известно, часть промышленного Донбасса входила в состав автономной Области Войска Донского (граница между Екатеринославской губернией и казачьей территорией проходила по Кальмиусу). Так вот, по мнению историка, темпы развития образования в Области Войска Донского были несколько выше, чем в остальной части Донбасса. Если сложить суммы, выделяемые на образование из местного и центрального бюджетов, то выходило, что на развитие и содержание средних школ у донских казаков тратилась сумма, превосходящая весь бюджет автономии. Не случайно уровень грамотности в Области Войска Донского к 1906 году достиг 73,7 % у мужчин и 54,6 % у женщин. Напомним, что к началу 20 века в Бахмутском уезде едва ли половина взрослого населения умела читать и писать.
Школам в шахтных поселках Бахмутского и Славяносербского уездов Екатеринославской губернии было труднее, нежели учебным заведениям за Кальмиусом. Особенно большой проблемой стала нехватка помещений. Фридгут приводит в пример школу при одной из шахт Славяносербского уезда (часть нынешней Луганской области), где в двух классных комнатах, рассчитанных на 6 человек каждая, училось 16 и 25 человек. Кроме того, шахты чаще всего не снабжали школы книгами, чернилами и перьями. Все это приходилось покупать за приличные деньги в шахтных магазинах. Тем не менее, и здесь в начале века наблюдался значительный прогресс в области образования. По крайней мере, по сравнению с тем, что было раньше…
Юзовка и ее основная школа, содержавшаяся металлургическим заводом НРО, на этом фоне, конечно же, выглядела более чем ярко. Радужные байки про красивую жизнь дореволюционных дончан, пожалуй, лишь в одном близки к исторической правде – школа в дореволюционной Юзовке была на должной высоте.
Впрочем, нельзя не согласиться и с тем, что первые вузы и 100-процентная грамотность стали возможными в Донбассе только после революции.
Как отдыхали в Юзовке
Как могли в Юзовке отдыхать и развлекаться? Конечно, в основном тем, что пили без просыпу. Но это отдельная тема. А что делала местная публика помимо этого в свое свободное время?
Заметим сразу, что свободного времени у рабочих - основного населения края - много-то и не было. После 12-часового рабочего дня где уж думать о духовном росте, о самообразовании или культурном развитии? К тому же, для многих обитателей Юзовки, особенно металлургов, в недавнем прошлом - выходцев из беднейших сел, работа на огромном предприятии и заводская квартира вообще были пределом мечтаний. И ни о каких прочих стремлениях они больше не помышляли, как полагает Фридгут.
К примеру, в 1916-ом в Юзовке действовали учебные курсы для взрослого населения. Желающие могли пройти с их помощью весь курс начальной школы, а также прослушать лекции по истории, географии, геометрии, физике, черчению, по французскому и английскому языкам. Но желание учиться на этих курсах проявили 347 мужчин и 27 женщин (из 70-тысячного населения Юзовки).
А ведь грамотностью юзовские рабочие не отличались: по данным 1902 года, 59% работников Новороссийской компании (тогдашнего хозяина нынешнего ДМЗ) не умели читать и писать. В это время как раз произошли кардинальные изменения в сфере детского образования, возникали новые школы и гимназии, но что касается обучения взрослых, тут не наблюдалось никакого прогресса.
Немудрено, что, когда на рудниках и заводах края возникали какие-то кружки для рабочих, чаще всего оказывалось, что это было делом рук революционеров-подпольщиков, а из “наук” на занятиях особых почтением пользовалась нелегальная литература. К примеру, еще в 1901 году на Щербиновском руднике (сейчас Дзержинск) возник якобы учебный кружок, в котором рабочие занимались сценическими постановками и декламацией стихов (этим делом, кстати, руководил будущий украинский писатель Степан Васильченко), а на самом деле это было революционным объединением, в котором, в частности, участвовали видные большевики Петр Моисеенко и Григорий Петровский. Кружок встречался в помещении местной школы, в которой Васильченко служил учителем. У него была личная библиотека, которая со временем насчитывала три тысячи томов - невиданное по тем временам количество. Местные жители (из грамотных) охотно пользовались библиотекой Васильченко.
Библиотеки
В соседней Горловке в похожей библиотеке числилось около 500 постоянных читателей. В Юзовке в знаменитой заводской школе в библиотеке было четыре тысячи книг. Существовала библиотека и в местной больнице - ею пользовались пациенты. В их распоряжении было аж 50 томов.
Местные власти в принципе созданием библиотек не увлекались. Да и законы этому просветительскому делу не способствовали. Чтобы открыть библиотеку, требовалось особое разрешение властей, а получить его было крайне трудно.
Лишь в ходе первой революции, в декабре 1905 года, в библиотечном законодательстве произошли перемены. Многие прежде запрещенные книги получили возможность попасть к читателю. В Макеевке библиотека была открыта еще в 1902 году. Но там было всего несколько сотен книг, в основном технических (чаще всего давно устаревших) и религиозных (на которые никогда не было большого спроса). Перемены в законодательстве и создание новой большой школы в Макеевке с просторным помещением для книгохранилища, привели к тому, что изменилось и лицо библиотеки, переехавшей в новое здание. Число постоянных читателей сразу возросло на 200 человек, по 30-40 человек приходило в Макеевскую библиотеку каждый день. Библиотека даже получала 13 периодических изданий, среди которых значились популярные журналы “Нива”, “Природа и люди”, “Вокруг света”, центральные газеты “Русские ведомости”, “Русское слово” и “Биржевые ведомости”, а также харьковский “Южный край” и бахмутская уездная “Народная газета”.
Надо ли говорить, что библиотеками пользовались в основном административные работники шахт и заводов? Рабочие появлялись там крайне редко, хотя такое случалось. Во всяком случае, библиотеки или комнаты-читальни при шахтах были настоящим лучом света в российском сельском безграмотном царстве.
“Библиотечная оттепель” была недолгой. С началом Первой мировой войны - во избежание крамолы - многие открытые в последнее время библиотеки и читальни были закрыты.
Григорий Петровский, будущий депутат Госдумы и в течение 20 лет глава Украинского Советского государства, один из четырех “отцов-основателей” СССР, вспоминал, что в годы реакции после революции 1905 года Юзовка находилась полностью под полицейским контролем: никаких лекций, никаких культурных ассоциаций, никаких профсоюзов не дозволялось. Некоторые библиотеки были закрыты после налетов на них полиции.
Тем не менее, помимо знаменитой школьной библиотеки в Юзовке (с 1900 года открытой и для рабочих) в 1910 году существовало еще пять частных библиотек, которые содержались на пожертвования населения. В 1914-ом открылся т. н. “Народный дом”, в котором располагалась библиотека и уже упоминавшиеся учебные курсы для рабочих.
Чем заменить водку?
Горнопромышленники Юга России давно начали осознавать, что беспробудное пьянство, эта чума Донбасса, подрывает основы их бизнеса. Еще в 1890 году глава горной администрации Области войска Донского В. Вагнер поставил перед Съездом горнопромышленников задачу в качестве альтернативы пьянству ввести в практику воскресные чтения для рабочих и сеансы “волшебного фонаря” (модного в то время предшественника кино). Эдакий донецкий вариант мистера Ферста из “Человека с бульвара Капуцинов”. Вагнер ссылался на закон 1876 года, который регулировал подобные публичные мероприятия.
Но вот какая вышла загвоздка. По закону, такие чтения могли проходить в губернском или уездном городе (под должным контролем со стороны властей), или же в селе, но непременно в помещении Церкви или церковной школы и в присутствии священника. А в Донбассе во многих поселках - не то чтобы школы или Церкви, но даже часовенки отродясь не существовало.
Горнопромышленники признали, что публичные чтения - хорошая альтернатива пьянству. Но все соглашались с мнением одного из своих виднейших коллег П. Карпова, что должен быть надлежащий контроль. Вместо священника горнопромышленники предлагали в качестве контролирующего лица назначать на такие чтения своих людей или доверить это дело полицейским чинам. Однако прошло целых девять лет, пока первые такие чтения не состоялись на Богодуховском руднике на Кальмиусе под прямым наблюдением и под ответственностью отца Александра Матвеевского.
Построенная Новороссийским обществом в Юзовке в 1914 году огромная аудитория вмещала 2 тысячи человек. Ее сразу же стали использовать под кинозал. До этого на Ветковском руднике уже использовали т. н. “электробиограф” (что-то вроде современного слайдопроектора). Но кино сразу же завоевало популярность рядового юзовского жителя. Фильмы крутили и в будни, и в выходные дни. По общему мнению, это заметно снизило уровень алкоголизма в поселке.
За просмотр брали небольшую плату, которая шла на то, чтобы спонсировать любительские театральные постановки. Их в той же аудитории осуществляли силами самих рабочих.
Спорт, театр и газеты
Какое-то развитие в Юзовке получил и спорт. В 1915 году спортивное общество Новороссийской компании насчитывало 200 членов, а гимнастическая команда “Соколы” - 80 человек. “Соколы” пережили и войны, и революции, и выступали в Юзовке даже в 1920 году. Хотя считалось, что рабочих в составе этих спортивных обществ не было, отмечает израильский профессор, тем не менее бывший юзовский рабочий Никита Хрущев вспоминал в 1961-ом, что в молодости играл в составе местной футбольной команды.
Заводской оркестр был создан в Юзовке еще в 80-е годы прошлого столетия. А в начале 90-х уже имелся и школьный оркестр. Немец по фамилии Паули был дирижером заводского оркестра. Под его началом музыканты играли летом по выходным на открытой деревянной эстраде на базарной площади Юзовки. Кстати, музыканты как раз были из рабочих, что специально отмечает инспектор Гаршин, который проверял состояние образования в Юзовке в 1890 году. Некоторые из них частенько бывали в доме у потомка основателя Юзовки Артура Юза, где они исполняли камерную музыку для “приличной” публики. Если младший Юз отсутствовал, гостей и музыкантов в доме Юза принимал главный заводской бухгалтер.
Еще в 1896 году сотрудники металлургического завода создали музыкально-драматический кружок, который существовал многие годы. В 1908 году в нем насчитывалось 40 членов. Актеры исполняли даже серьезные театральные произведения, а на их спектакли приходило много народу. В 1915 году в театральном кружке было уже 200 человек, в основном, работников администрации.
Летом в Юзовке случались гастроли: мог приехать цирк, заезжали украинские фольклорные ансамбли, а в 1905 году пожаловала даже профессиональная актерская труппа из самого Санкт-Петербурга, которая, по мнению Фридгута, в то жаркое революционное лето, по всей видимости, искало относительного покоя в провинции.
Театр был популярен не только в Юзовке. Например, на шахте Ованесова-Аразова в окрестностях Юзовки существовала театральная группа, которой руководил главбух шахты, а средства на работу театра давал хозяин шахты. Раз в месяц актеры-любители давали свои спектакли. Шахтеры с огромной охотой ходили на представления, но пускали туда не всех, а лишь тех, кто был трезв, сам чист и одет в чистую одежду.
И наконец, газеты. Оных в Юзовке до революции 1917 года не выпускали. Юзовская типография печатала лишь коммерческую продукцию типа визитных карточек. Поблизости газеты издавались в Бахмуте и Мариуполе. А в основном печатная продукция в Юзовку доставлялась издалека. Как вспоминал старый большевик Петр Моисеенко, особой популярностью в Юзовке пользовались народническая газета “Сын Отечества”, первая в России дешевая массовая газета для широкой публики; кадетские издания “Мир Божий” и “Наша жизнь”, а также полтавская газета “Социал-демократ”. Впрочем, напомним, еще раз, грамотность среди юзовских рабочих едва достигала 40 процентов.
